Неточные совпадения
Случилось так, что после шумного смеха мы вдруг все замолчали, и в комнате
стало так тихо, что слышно было только тяжелое дыхание несчастного Грапа. В эту минуту я не совсем был убежден, что все это очень
смешно и весело.
Когда я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись перед маленьким зеркальцем, которое стояло на столе, держался обеими руками за пышный бант своего галстука и пробовал, свободно ли входит в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув со всех сторон наши платья и попросив Николая сделать для него то же самое, он повел нас к бабушке. Мне
смешно вспомнить, как сильно пахло от нас троих помадой в то время, как мы
стали спускаться по лестнице.
Я, это, захохотал, мне,
стало быть,
смешно стало.
— Ведь это не только
смешно, это даже уж бесстыдно. Ну, будь я даже виновен (чего я вовсе не говорю), ну, с какой
стати мне к вам являться с повинною, когда сами вы уж говорите, что я сяду к вам туда на покой?
Даже чуть не
смешно ему
стало, и в то же время сдавило грудь до боли.
Видя мое доброе согласие с Пугачевым, он думал употребить оное в пользу; но мудрое намерение ему не удалось. Я
стал было его бранить за неуместное усердие и не мог удержаться от смеха. «Смейся, сударь, — отвечал Савельич, — смейся; а как придется нам сызнова заводиться всем хозяйством, так посмотрим,
смешно ли будет».
Остановясь среди комнаты, он взмахнул рукой, хотел еще что-то сказать, но явился дьякон,
смешно одетый в старенькую, короткую для его роста поддевку и очень смущенный этим. Макаров
стал подшучивать над ним, он усмехнулся уныло и загудел...
Издали длинная и тощая фигура Кумова казалась комически заносчивой, — так
смешно было вздернуто его лицо, но вблизи
становилось понятно, что он «задирает нос» только потому, что широкий его затылок, должно быть, неестественно тяжел; Кумов был скромен, застенчив, говорил глуховатым баском, немножко шепеляво и всегда говорил стоя; даже произнося коротенькие фразы, он привставал со стула, точно школьник.
«Я не Питер Шлемиль и не буду страдать, потеряв свою тень. И я не потерял ее, а самовольно отказался от мучительной неизбежности влачить за собою тень, которая
становится все тяжелее. Я уже прожил половину срока жизни, имею право на отдых. Какой смысл в этом непрерывном накоплении опыта? Я достаточно богат. Каков смысл жизни?..
Смешно в моем возрасте ставить “детские вопросы”».
В пекарне
становилось все тише, на печи кто-то уже храпел и выл, как бы вторя гулкому вою ветра в трубе. Семь человек за столом сдвинулись теснее, двое положили головы на стол, пузатый самовар возвышался над ними величественно и
смешно. Вспыхивали красные огоньки папирос, освещая красивое лицо Алексея, медные щеки Семена, чей-то длинный, птичий нос.
Клим тотчас догадался, что нуль — это кругленький, скучный братишка,
смешно похожий на отца. С того дня он
стал называть брата Желтый Ноль, хотя Дмитрий был розовощекий, голубоглазый.
Он был давно не брит, щетинистые скулы его играли, точно он жевал что-то, усы — шевелились, был он как бы в сильном хмеле, дышал горячо, но вином от него не пахло. От его радости Самгину
стало неловко, даже
смешно, но искренность радости этой была все-таки приятна.
Сквозь хмель Клим подумал, что при Алине
стало как-то благочестиво и что это очень
смешно. Он захотел показать, что эта женщина, ошеломившая всех своей красотой, — ничто для него. Усмехаясь, он пошел к ней, чтоб сказать что-то очень фамильярное, от чего она должна будет смутиться, но она воскликнула...
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин
становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки,
смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
— А мне так кажется, что это ужасно
смешно… на иной взгляд… то есть, разумеется, не на собственный мой. Тем более что я Долгорукий, а не Версилов. А если вы говорите мне неправду или чтоб как-нибудь смягчить из приличий светского лоска, то,
стало быть, вы меня и во всем остальном обманываете?
Могущество! Я убежден, что очень многим
стало бы очень
смешно, если б узнали, что такая «дрянь» бьет на могущество. Но я еще более изумлю: может быть, с самых первых мечтаний моих, то есть чуть ли не с самого детства, я иначе не мог вообразить себя как на первом месте, всегда и во всех оборотах жизни. Прибавлю странное признание: может быть, это продолжается еще до сих пор. При этом замечу, что я прощения не прошу.
Ах, как это будет
смешно, что они будут плакать, и маменька
станет рассказывать, как она меня любила.
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он не убежал, доктор запер все двери в комнате и опять
стал у окна, — из окна-то он его уже не выпустит. А там, на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть Бубнов. Это уже было совсем
смешно. Глупцы они, только теперь увидели его! Доктор стоял у окна и раскланивался с публикой, прижимая руку к сердцу, как оперный певец.
— Да вы не читали… Вот посмотрите — целая
статья: «Наши партии». Начинается так: «В нашем Заполье городское общество делится на две партии: старонавозная и новонавозная». Ведь это
смешно? Пишет доктор Кочетов, потому что дума не согласилась с его докладом о необходимых санитарных мерах. Очень смешные слова доктор придумал.
Вошел широкий седой человек, одетый в синее, принес маленький ящик. Бабушка взяла его и
стала укладывать тело брата, уложила и понесла к двери на вытянутых руках, но, — толстая, — она могла пройти в узенькую дверь каюты только боком и
смешно замялась перед нею.
Бывало,
станешь приближаться к такой приятельской беседе, и вдруг хозяева попрячутся в норы, а гости побегут неуклюже и
смешно к своим сурчинам.
— Может быть, согласен, только я не помню, — продолжал князь Щ. — Одни над этим сюжетом смеялись, другие провозглашали, что ничего не может быть и выше, но чтоб изобразить «рыцаря бедного», во всяком случае надо было лицо;
стали перебирать лица всех знакомых, ни одно не пригодилось, на этом дело и
стало; вот и всё; не понимаю, почему Николаю Ардалионовичу вздумалось всё это припомнить и вывести? Что
смешно было прежде и кстати, то совсем неинтересно теперь.
Весь остаток дня и всю ночь до утра пробродил он, беспрестанно останавливаясь и всплескивая руками: он то безумствовал, то ему
становилось как будто
смешно, даже как будто весело.
Жена ухаживала за Горизонтом с трогательным, наивным вниманием: вытирала ему лицо платком, обмахивала его веером, поминутно поправляла ему галстук. И лицо его в эти минуты
становилось смешно-надменным и глупо-самодовольным.
Он очень верно подражал жужжанию мухи, которую пьяный ловит на оконном стекле, и звукам пилы;
смешно представлял,
став лицом в угол, разговор нервной дамы по телефону, подражал пению граммофонной пластинки и, наконец, чрезвычайно живо показал мальчишку-персиянина с ученой обезьяной.
Но в ту же минуту и засмеялась, — и плакала и смеялась — все вместе. Мне тоже было и
смешно и как-то… сладко. Но она ни за что не хотела поднять ко мне голову, и когда я
стал было отрывать ее личико от моего плеча, она все крепче приникала к нему и все сильнее и сильнее смеялась.
Остается,
стало быть, единственное доказательство «слабости» народа — это недостаток неуклонности и непреоборимой верности в пастьбе сельских стад. Признаюсь, это доказательство мне самому, на первый взгляд, показалось довольно веским, но, по некотором размышлении, я и его не то чтобы опровергнул, но нашел возможным обойти.
Смешно, в самом деле, из-за какого-нибудь десятка тысяч пастухов обвинить весь русский народ чуть не в безумии! Ну, запил пастух, — ну, и смените его, ежели не можете простить!
— Истинный, папенька, бунт был! Просто, как есть,
стали все заодно — и шабаш. Вы, говорят, из всего уезда кровь пьете! Даже смешно-с.
Перед глазами
стала серая завеса из миллионов дрожащих песчинок, и все сделалось удобно,
смешно и понятно.
Вот и Змеищев давеча: глядел-глядел, мне даже
смешно стало.
Мне, и отцу моему, да и самому графу сначала это
смешно показалось, как он кувыркнулся, а тут вижу я, что лошади внизу, у моста, зацепили колесом за надолбу и
стали, а он не поднимается и не ворочается…
Очень естественно, что
стал мне казаться каким-то идеалом мужчины, но потом, от первого же серьезного вопроса, который задала нам жизнь, вся эта фольга и мишура сразу облетела, так что
смешно и грустно теперь
становится, как вспомнишь, что было.
— Э! ma tante! охота вам смеяться надо мной! Вы забыли русскую пословицу: лежачего не бьют. У меня таланта нет, решительно нет. У меня есть чувство, была горячая голова; мечты я принял за творчество и творил. Недавно еще я нашел кое-что из старых грехов, прочел — и самому
смешно стало. Дядюшка прав, что принудил меня сжечь все, что было. Ах, если б я мог воротить прошедшее! Не так я распорядился им.
— Давай перо! — вдруг совсем неожиданно крикнул Кириллов в решительном вдохновении. — Диктуй, всё подпишу. И что Шатова убил, подпишу. Диктуй, пока мне
смешно. Не боюсь мыслей высокомерных рабов! Сам увидишь, что всё тайное
станет явным! А ты будешь раздавлен… Верую! Верую!
— Это ты про Лебядкина? Он мой лакей. И совсем мне всё равно, тут он или нет. Я ему крикну: «Лебядкин, принеси воды, Лебядкин, подавай башмаки», — он и бежит; иной раз согрешишь,
смешно на него
станет.
— Нет, это не
смешно! — возразил ей грозно Аггей Никитич. — И что бы, вы думаете, сделал я, когда бы мне кто-нибудь сказал, что вы урод, что вы глупая и развратная женщина? Это ведь тоже была бы нелепость! Что же бы я —
стал над тем смеяться?
Прошло еще с полчаса — не спится, да и только. Зажгли свечу, спустили ноги с кровати и сели друг против друга. Глядели-глядели — наконец
смешно стало.
Нового Гнедка, наконец, выбрали и купили. Это была славная лошадка, молоденькая, красивая, крепкая и с чрезвычайно милым, веселым видом. Уж, разумеется, по всем другим
статьям она оказалась безукоризненною.
Стали торговаться: просили тридцать рублей, наши давали двадцать пять. Торговались горячо и долго, сбавляли и уступали. Наконец, самим
смешно стало.
Вы вот смеетесь, вам это
смешно; но мне это,
стало быть, не
смешно было, когда я сам к этому бандиту пошел.
— И точно-с,
смешно, — сказал Николай Афанасьевич и, улыбнувшись,
стал продолжать.
Да, наверное, оставалось… Душа у него колыхалась, как море, и в сердце ходили чувства, как волны. И порой слеза подступала к глазам, и порой —
смешно сказать — ему, здоровенному и тяжелому человеку, хотелось кинуться и лететь, лететь, как эти чайки, что опять
стали уже появляться от американской стороны… Лететь куда-то вдаль, где угасает заря, где живут добрые и счастливые люди…
— Ты мне, брат, расскажи про народ, сделай милость! — попросил старик как будто серьёзно, а Шакир весело засмеялся, да и Кожемякину
смешно стало.
— Нашел время хохотать! Вот дурак-то! Самому наконец
смешно стало! Барана!
Стало быть, были же бараны; чего ж он сам-то не ел? Ну, Илюша, дальше! Прекрасно, превосходно! Необыкновенно колко!
Но мне тогда
стало только
смешно.
— Здорово, Марка! Я тебе рад, — весело прокричал старик и быстрым движением скинул босые ноги с кровати, вскочил, сделал шага два по скрипучему полу, посмотрел на свои вывернутые ноги, и вдруг ему
смешно стало на свои ноги: он усмехнулся, топнул раз босою пяткой, еще раз, и сделал выходку. — Ловко, что ль! — спросил он, блестя маленькими глазками. — Лукашка чуть усмехнулся. — Что, аль на кордон? — сказал старик.
Бельтов развернул портфель, взглянул на старика и бросился к нему на шею; старик рыдал и приговаривал: «Самому
смешно, право, из ума выживаю. Экая глупость, под старость плаксой
стал».
Войницкий. Это
становится даже
смешно.
Лицо следователя
стало сухим, скучным, а губы у него
смешно оттопырились, точно он обиделся на что-то.
Но ему
стало неловко и даже
смешно при мысли о том, как легко ему жениться. Можно завтра же сказать крестному, чтоб он сватал невесту, и — месяца не пройдет, как уже в доме вместе с ним будет жить женщина. И день и ночь будет около него. Скажет он ей: «Пойдем гулять!» — и она пойдет… Скажет: «Пойдем спать!» — тоже пойдет… Захочется ей целовать его — и она будет целовать, если бы он и не хотел этого. А сказать ей «не хочу, уйди!» — она обидится…